![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Эренбург разрешил пошалить
Ниже привожу пять цитат из диссертации Н.В. Петрова (2008) «Сталин и органы НКВД-МГБ в советизации стран Центральной и Восточной Европы. 1945-1953». В целом это о болезненной теме, затрагивание которой многие сочтут кощунственным даже сегодня, 10 мая, поэтому ниже не будет выдержек о «двух миллионах немок», хотя в диссертации достаточно примеров. Меня больше заинтересовал эпизод, описывающий то, как останавливался многотонный инерционный маховик антинемецкой пропаганды: Эренбурга остановил Александров. Аналогия с 1938 годом, когда январское постановление пленума ЦК о «перегибах» навалилось на кровавые жернова чисток с целью их остановки (или со статьей «Головокружение от успехов» 1930 года, временно приостанавливающей коллективизацию ). Но одного Александрова было мало: Жукову еще много месяцев после этого приходилось «усиливать политическую работу, изживать аморальные явления и укреплять воинскую дисциплину», то есть, бороться с бесчинствами красноармейцев. Ссылки после цитат указывают на страницы диссертации. В самой же диссертации обильно даются ссылки на РГВА и ГАРФ.
1. В начале 1945 года, пока еще шла война, Сталин весьма снисходительно относился к проявлению недисциплинированности и даже к уголовным преступлениям (конечно, если они не были направлены против советских государственных устоев). Как вспоминал Милован Джилас, на сей счет у Сталина было своеобразное оправдание:
«Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда – тысячи километров по своей опустошенной земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально? И что страшного в том, если он пошалит с женщиной после таких ужасов? … Воина надо понимать. И Красная Армия не идеальна. Важно, чтобы она била немцев – а она их бьет хорошо, - всё остальное второстепенно» [26]
2. Немалую роль в формировании настроений в войсках Красной Армии сыграла и советская политическая пропаганда, культивировавшая звериную ненависть к немцам. На протяжении всех военных лет страницы центральной, местной и военной печати наводнялись очерками, статьями и фельетонами, в которых описывалась жестокость немецкого оккупационного режима. И первую скрипку в этой психологической войне играло бойкое перо Ильи Эренбурга, выпустившего за годы войны не менее полутора тысяч статей. Его хлесткие едкие и злые публикации отличались особой неистовостью и активно использовались политработниками в войсках. Так в донесении политотдела 16 пограничного полка войск НКВД от 13 февраля 1945 года говорилось о том, что «перед вступлением на территорию Германии с личным составом полка были проведены во всех подразделениях беседы, в основу беседы была взята статья Ильи Эренбурга в «Правде» от 24 января 1945 года», и сообщалось о результатах: «среди личного состава существует вполне здоровое мнение к немцам: «они враги и никакого благодушия, ни капли беспечности».
Статья называлась «Этого не будет!» и в ней Эренбург с негодованием писал об организованной американцами полицейской школе для переподготовки кадров для новых органов полиции в освобожденных районах: «Американцы решили приобщить злодеев к некоторым достижениям демократической культуры, а потом снова отправить их на работу; таким образом мы имеем дело с курсами по повышению квалификации фашистских держиморд». [25]
3. Сталин понял, какими политическими и военными издержками чреваты армейские безобразия и хотя и поздно, но осознал, что настало время налаживать отношения с немецким населением. И в этом смысле мотивация сталинского приказа от 20 апреля 1945 года вполне очевидна. В этом приказе говорилось: «Потребовать от войск изменить отношение к немцам, как к военным, так и гражданскому населению и обращаться с ними лучше. Жестокое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен…». [27]
4. А за неделю до выхода сталинского приказа Эренбург пал жертвой смены пропагандистского курса. 14 апреля 1945 года его строго одернула главная газета страны - «Правда», поместив статью начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает». Кремль считал важным публично дезавуировать прежние кровожадные призывы не только Эренбурга, поставившего свое перо на службу сталинскому агитпропу, но и всех остальных авторов, писавших в том же духе – А.Н. Толстого и ему подобных…. Эренбург счел критику в свой адрес обидной и несправедливой. Хотя, после поездки в марте 1945 года в Восточную Пруссию кое-что стал понимать. Там он собственными глазами убедился, какова на практике солдатская месть и пришел в ужас от размаха бесчинств и насилия по отношению к местному населению. Статья в «Правде», по воспоминаниям близких, совершенно деморализовала Эренбурга и ввергла его в апатию: «Тупой взгляд Ильи, полное отсутствие интереса ко всему, нежелание ничего есть, … Написал письмо Сталину и ждет…» Ответа Сталина он так и не получил. [28]
5. Историк Ральф Поссекель по этому поводу остроумно заметил: «Если учесть, что советскому руководству потребовалось почти полгода, чтобы понять связь между обращением с немецким гражданским населением и готовностью немцев воевать до последнего, то уже в этом следовало бы усмотреть причину фатальной индифферентности советского руководства к политическим вопросам. Пока Красная Армия мощными бросками продвигалась от Вислы до Одера, занять Берлин казалось чисто техническим вопросом, зависящем от бесперебойного военного снабжения и крепости льда на Одере. Только когда это наступление приостановилось в Померании и Силезии, когда один город за другим продолжал оказывать ожесточенное сопротивление, когда Эйзенхауэр, над которым еще в январе в Москве смеялись из-за осечки в Арденнах, вдруг оказался недалеко от Берлина, Москва вспомнила о военном значении оккупационной политики». [27]
1. В начале 1945 года, пока еще шла война, Сталин весьма снисходительно относился к проявлению недисциплинированности и даже к уголовным преступлениям (конечно, если они не были направлены против советских государственных устоев). Как вспоминал Милован Джилас, на сей счет у Сталина было своеобразное оправдание:
«Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда – тысячи километров по своей опустошенной земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально? И что страшного в том, если он пошалит с женщиной после таких ужасов? … Воина надо понимать. И Красная Армия не идеальна. Важно, чтобы она била немцев – а она их бьет хорошо, - всё остальное второстепенно» [26]
2. Немалую роль в формировании настроений в войсках Красной Армии сыграла и советская политическая пропаганда, культивировавшая звериную ненависть к немцам. На протяжении всех военных лет страницы центральной, местной и военной печати наводнялись очерками, статьями и фельетонами, в которых описывалась жестокость немецкого оккупационного режима. И первую скрипку в этой психологической войне играло бойкое перо Ильи Эренбурга, выпустившего за годы войны не менее полутора тысяч статей. Его хлесткие едкие и злые публикации отличались особой неистовостью и активно использовались политработниками в войсках. Так в донесении политотдела 16 пограничного полка войск НКВД от 13 февраля 1945 года говорилось о том, что «перед вступлением на территорию Германии с личным составом полка были проведены во всех подразделениях беседы, в основу беседы была взята статья Ильи Эренбурга в «Правде» от 24 января 1945 года», и сообщалось о результатах: «среди личного состава существует вполне здоровое мнение к немцам: «они враги и никакого благодушия, ни капли беспечности».
Статья называлась «Этого не будет!» и в ней Эренбург с негодованием писал об организованной американцами полицейской школе для переподготовки кадров для новых органов полиции в освобожденных районах: «Американцы решили приобщить злодеев к некоторым достижениям демократической культуры, а потом снова отправить их на работу; таким образом мы имеем дело с курсами по повышению квалификации фашистских держиморд». [25]
3. Сталин понял, какими политическими и военными издержками чреваты армейские безобразия и хотя и поздно, но осознал, что настало время налаживать отношения с немецким населением. И в этом смысле мотивация сталинского приказа от 20 апреля 1945 года вполне очевидна. В этом приказе говорилось: «Потребовать от войск изменить отношение к немцам, как к военным, так и гражданскому населению и обращаться с ними лучше. Жестокое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен…». [27]
4. А за неделю до выхода сталинского приказа Эренбург пал жертвой смены пропагандистского курса. 14 апреля 1945 года его строго одернула главная газета страны - «Правда», поместив статью начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает». Кремль считал важным публично дезавуировать прежние кровожадные призывы не только Эренбурга, поставившего свое перо на службу сталинскому агитпропу, но и всех остальных авторов, писавших в том же духе – А.Н. Толстого и ему подобных…. Эренбург счел критику в свой адрес обидной и несправедливой. Хотя, после поездки в марте 1945 года в Восточную Пруссию кое-что стал понимать. Там он собственными глазами убедился, какова на практике солдатская месть и пришел в ужас от размаха бесчинств и насилия по отношению к местному населению. Статья в «Правде», по воспоминаниям близких, совершенно деморализовала Эренбурга и ввергла его в апатию: «Тупой взгляд Ильи, полное отсутствие интереса ко всему, нежелание ничего есть, … Написал письмо Сталину и ждет…» Ответа Сталина он так и не получил. [28]
5. Историк Ральф Поссекель по этому поводу остроумно заметил: «Если учесть, что советскому руководству потребовалось почти полгода, чтобы понять связь между обращением с немецким гражданским населением и готовностью немцев воевать до последнего, то уже в этом следовало бы усмотреть причину фатальной индифферентности советского руководства к политическим вопросам. Пока Красная Армия мощными бросками продвигалась от Вислы до Одера, занять Берлин казалось чисто техническим вопросом, зависящем от бесперебойного военного снабжения и крепости льда на Одере. Только когда это наступление приостановилось в Померании и Силезии, когда один город за другим продолжал оказывать ожесточенное сопротивление, когда Эйзенхауэр, над которым еще в январе в Москве смеялись из-за осечки в Арденнах, вдруг оказался недалеко от Берлина, Москва вспомнила о военном значении оккупационной политики». [27]